—А чтобы подготовились эти коллеги. Не так муторно потом будет,—не унимался задиристый юный болельщик.
—Ну и гад же ты!—не удержался рядом стоявший парень. Одет он был легко—в лыжные ботинки и телогрейку поверх спортивного костюма.Нос и губы его посинели, то ли от холода то ли от долго сдерживаемого волнения.
Тут вдали между деревьями замельтешили две фигуры, и болельщики словно по команде «замри», застыли в том положении, в каком застало их сказанное кем-то «идут».
—Орло-о-ов!—что есть мочи заорал парнишка. Обладатель рыжей шапки от все души отвесил ему подзатыльник, смачно сплюнул и подчеркнуто невозмутимо стал вглядываться в приближающихся лыжников.
—Кто же этопервым-то?—не вытерепев, забурчал он.—Гляди, Пашка Орлов вторым ковыряется. Да кто же это?..
—Володя. Володенька-а-а!—Девушка в белой пуховой шапочке и нездешнем пальто побежала навстречу лыжникам.
Болельщики еще больше заволновались. «Кто такой? Кто такой?»—спрашивали они друг друга.
—Ну что, сморчок? Накрылся твой Орлов,—весело выдохнул парень в телогрейке.—Знай наших!—И он вдруг начал яростно отплясывать, охлопывать себя руками, словно только сейчас почувствовал, что промерз основательно.
А болельщики, пережив первые минуты разочарования, осаждали вопросами парня в телогрейке. Тот торопливо надевал лыжи, поглядывая в сторону приближающихся гонщиков и с усилием раздвигая стылые губы, охотно объяснял:
—Да это наш Володька Мягков! Ленинградец. Мировой парень!..
Здесь, в чистом поле, лыжня оледенела. Местами на ней проглядывали плешины земли, на них лыжи, хрипло взвывая, затормаживали бег. А лыжники, стиснув зубы, пытались не замедлять его ни на секунду.
Владимир Мягков—высокий, атлетического сложения, выделялся среди ленинградских лыжников особой манерой ходьбы. Из-за этого у него с тренером поначалу то и дело возникали споры.
Корпус, корпус ниже, Володя! Еще ниже, — кричал ему на занятиях тренер.—При махе ногу в колене больше сгибай. Ну что ты, как столб, бежишь!
Владимир пробовал ходить, как ему советовали. Однако уставал гораздо быстрее и все же пытался освоить рекомендуемый ему стиль, убеждая себя, что, когда привыкнет, все пойдет как по маслу.
Но перестроиться он так и не смог. Привык—на лыжах с самого детства—уже ходить по-своему. А тренеру, когда тот в очередной раз принялся упрекать его («техники у тебя нет и не будет, потому что не слушаешь, упрямишься, все по-своему делаешь»), Мягков заявил:
Ладно, Федор Иванович, не будем больше спорить по этому поводу. Как я ходил, так и буду ходить. А техника... Что ж, она, может, завтра другая будет.
И действительно, через несколько лет техника хождения на лыжах изменилась, и сегодня, видимо, Владимир Мягков не выделялся бы среди лыжников своеобразной манерой ходьбы, его технику не то чтобы переняли, к ней пришли. А тогда не обходилось и без обидных для спортсмена замечаний вроде: «Ну и техничка…»,«Интересно, кто его тренировал?» и так далее.