Георгий писал, что на учениях волной перевернуло шлюпку, пятеро утонули, а он выплыл, и Серафим утром бежал на Пахру, плавал по километру, по два, по три.
Потом приветы вдруг стали артиллерийскими—оказалось, Георгий откомандирован в школу морских артиллеристов. Математика—«отлично». И Серафим тоже нашел место, где его учили математике,—ушел с отрядом геодезистов.
Георгий писал, что стал главстаршиной, командиром орудия, и Серафим мог бы ответить, что не отстает—получилдиплом техника-геодезиста.
Только в сорок первом году Георгий узнал, какую страшную обиду вызывали у Серафима те его письма. Не на него, Жорку, конечно, а так, вообще. За то, что раньше его не брали в Красную Армию.
Годы без Георгия были для Серафима самыми трудными. Когда он был простым рабочим, держал рейку, вбивал колышки, таскал теодолит, мешки, ящики, пока его учили на техника, все было хорошо. Но, получив диплом, он должен был сам стать организатором и начальником—хотя бы и небольшого коллектива,—этого он не умел, а по правде говоря, просто боялся. Да ему и не очень доверяли. У некоторых он вызывал недоумение: что это за человек, который зимой и летом, в любую погоду, по утрам убегает куда-то и возвращается через час мокрый и довольный, как после бани?
Бывая дома, Серафим видел, что дом пустеет. Вера училась на биологическом факультете университета, а Лиза готовилась к поступлению. Другие сестры стали усердными помощницами отца. Отец по-прежнему служил молебны, для него ничто в мире не менялось. Георгий писал, что скоро вернется, что математика его интересует все больше и больше.
В одиночку Серафим не знал,куда ему жить.И лишь когда он бегал, возникало предчувствие чего-то нужного и интересного для себя. Но пока еще только для себя...
Наконец весной1931года вернулся Георгий. При первой встрече они друг друга даже испугались. Георгий отяжелел, огрубел. Па отца смотрел смело, насестер уже с усмешкой. Георгий же встревожился оттого, что брат особенно задумчив и молчалив. С первых дней краснофлотцу в родном доме сделалось тесно и душно.
—Здесь нам делать нечего,—сказал он.—Поехали, Симка, в Москву.
И вскоре (не без хлопот)они были приняты на завод «Люкс»чернорабочими.
Все лето1931года ушло на приглядывание к городской жизни.
Жили на Полянке, вместе с Верой и Лизой. Комнатка была крошечная, потому братья старались там не маячить, не мешать сестрам учиться, приходили только ночевать.
Их же университетом было тогда шатание по городу после работы.
«В те годы,—рассказывал старый рабочий завода «Серп и молот» А. П. Поспехов, прекрасно помнящий Знаменских,—москвичи все сделались между собою словно знакомы. Нынче вы не встретите такого, чтобы весь трамвай между собой беседу вел, а тогда—было. У Зощенки это точно подмечено—было. О чем беседу вели? Ну конечно, чепуха с чепухой ерунду молотили, а рабочие—про план и индустриализацию. Пятилетний план был нам всем ближе отца родного—очень хотелось его выполнить, чтобы поскорее жить лучше».