Жизнь читать (Серофим и Георгий Знаменские) 82

В августе1932года они перешли работать на «Серп и молот», а в октябре произошла новая неожиданность.

Был объявлен посвященный Максиму Горькому пят­надцатикилометровый пробег Химки—Москва.Старт—у пристани, финиш—на Тверской (позже переименован­нойвулицу Горького)зателеграфом. Участвовали сто­личные и ленинградские стайеры, а также зарубежные гости, спортсмены из немецкого рабочего клуба «Фихте».

Георгия тем летом посылали на профсоюзные сорев­нования от союза металлистов в Ленинград. Впервые в жизни приняв старт на5000метров, он, что называется, заблудился на дистанции. После первых же кругов у не­го словно память отшибло: сколько он пробежал, сколько еще впереди?—ничего не помнит.

Дистанция15километров представилась ему в три ра­за сложнее, и он оробел.

Серафим пытался его уговорить:

—Ведь вместе побежим—авось вдвоем не заблу­димся.

Но Георгий не рискнул.

Старт давали под вечер. Бегунов собралось около сот­ни. Сильнейшие, по тогдашним правилам, стали в пер­вом ряду, но Серафиму эти правила были неведомы, и он тоже протиснулся в первый ряд. Его осадили—здесь пока не твое место! Крошенный эпизод этот послужил тому, что еще на старте Серафим обратил на себя вни­мание как явно зеленый новичок. Побежаи...

Вспоминает один из первых соперников Знаменских на беговой дорожке заслуженный мастер спорта Л.С. Либкинд:

«…И вот вижу я, тот нахальный парень опять вперед выходит. Мы цепочкой бежим, чтоб друг друга видеть, а он ни к кому не пристраивается, пашет себе в одиночку. Дорога по-осеннему грязная (асфальта, как сей­час, тогда и в помине не было),иногда так складывается, что мы за ним как за головным тянемся. Он шаги услы­шит и застесняется первым бежать—с твердого пути чуть ли не в лужу перейдет. Мы-фпвсе друг друга знаем, немцы все наперечет—вон они все пятеро позади, а этот чей же?.. Пробегаем Покровское-Стрешнево, скоро город, пошла булыжная мостовая, народу по сторонам все больше, автомобили, извозчики. Саша Маляев повер­тел головой и прибавил ходу. За ним Миронов потянул­ся—наш динамовец, Прокофьев—ленинградец и я...»

Что же произошло дальше? Рассказ продолжает еще один очевидец, Б. Н. Львов:

«…Я был судьей на финише. К телеграфу, как вы знае­те, улица идет под горку. Тверская тогда была уже вдвое, а то и втрое, толпа выплеснулась с тротуаров на мостовую, только узкая дорожка просматривалась. Ждем. Слышим: шум, возгласы—значит, бегут. Главный судья взял в руки рупор, милиционеры замахали руками в белых перчатках, мы натянули лен­точку. Кто же впереди? Наверное, Маляев—кому же, как не ему, чемпиону и рекордсмену, выигрывать!Видим—бежит. Что такое? Если Маляев, то майка должна быть синяя, сиреневая, а тут какой-то весь в белом, да и манера бега совсем не маляевская. Неуже­ли кто-то из гостей-немцев? Фигура грузная, бежит вперевалку, а Маляева и рядом не видать? Кто? Кто та­кой?—спрашивают все вокруг. И вдруг он пропал...»

Серафим (а это был он) все же заблудился. В октябрь­ских сумерках и уличной суетне он перед самым фини­шем свернул с узкой дорожки вправо, в Газетныйпереулок, а пока выбирался, Маляев, который до тех пор делал отчаянные попытки его догнать, уже финиши­ровал.