Филипп Ньюмен долго не мог заснуть. Скорее всего сказывалась усталость —ходишь день-деньской из одного дома в другой, от ученика к ученику; но могло это быть и от перемены погоды—после нескольких дождливых дней над океаном теперь повисла полная, чистая луна. Сквозь занавески балконной двери желтые лучи любопытно заглядывали в небольшой гостиничный номер; было холодно—даже под пальто, накинутом поверх одеяла, Ньюмен не мог согреться. «Парк-отель» в далеком Эсториале плохо отапливался зимой—как большинство курортных гостиниц, он не был рассчитан на зимних клиентов. Их совсем немного—случайных обитателей гостиницы; какая-то чета молодоженов, старичок, сам Ньюмен да его сосед—шахматный король Александр Алехин. На этого клиента хозяин отеля да и портье совсем не обращают внимания: кто станет считаться с человеком, живущим из милости, пусть даже он знаменитость.
Уже несколько дней Ньюмен не видел Алехина. Как- то не получалось. «Нужно будет завтра обязательно навестить его, тем более—свободный день». За несколько месяцев Ньюмен успел сдружиться с этим милым, молчаливым русским; каждый вечер приходил тот в номер скрипача, усаживался в уголочке и терпеливо дожидайся, когда хозяин сыграет ему Рахманинова или Чайковского.
Какой это благодарный слушатель!За окном шумит океан, завывает ветер, тревожно шелестят ветви пальм, а в комнате только двое:бельгийский скрипач и молчащий русский шахматный король. Никогда Ньюмен не имел такого слушателя. Притихший, неподвижно сидит он в кресле, голова свесилась на грудь, глаза прикрыты, ресницы мокрые. Алехин сверхчувствителен, в нем есть какой-то прирожденный такт, утонченность, особенно проявляющиеся, когда он слушает музыку... Что видится ему, какие картины рисует воображение? Может быть, дом в далекой Москве, мать, родных, близких...
Боже мой, как он слаб! Во взгляде потерянность, полное отсутствие веры в будущее. Хорошо, телеграмма Ботвинника вселила внего жизнь. «Еду в Москву, — сообщал он при каждом удобном случае. — Какая это будет прекрасная поездка! Двадцать пять лет не был! Все нужно будет осмотреть, посетить знакомые, близкие сердцу места... Потом съезжу в Ленинград, может быть, в Сибирь. Вам трудно себе представить, что такое Сибирь. Леса и морозы, но как там хорошо! Скорее в Москву! Я теперь понимаю Куприна. Вы знаете такого русского писателя? В тридцать седьмом году он возвратился из Парижа в Москву, перед отъездом твердил в нетерпении: «Если поезд не пойдет, по шпалам, пешком доберусь до Москвы!» «Дом, родина... родина... родина»,—повторилось в мозгу засыпающего Ньюмена...
Пробудил Ньюмена стук в дверь—официант принес завтрак. Было уже позднее утро. Официант поставил на столик кофе, тарелку с обжаренными хлебцами и кусочком сливочного масла. Ньюмену бросилась в глаза необычная бледность пришедшего.
—Вы больны?—спросил он официанта...
—Н-нет, я здоров,—прошептал португалец, хотя губы его посинели, а поднос в руках дрожал.