Жизнь читать Д. Урнов.ВСЕГДА В ПОСЫЛЕ(Борис Лилов) 174

• Ну как, и ты упал? — спросил Борис Михайло­вич этого спортсмена, когда он вернулся в манеж.

• Нет, — отвечал тот, имея, кажется, все основания быть довольным собой.

• Эх ты, — сказал Лилов, — какой же ты после этого конник!

В такой ситуации, он считал, настоящий конник имен­но должен был бы упасть. Лихое падение было бы в данном случае все той же«оборотнойстороной» мастер­ства, как и возникавшая вдруг в нем самом ненависть к лошадям.

V

Так, кто же выигрывает — конь или всадник? Вот речь Фаворского Андрея Максимовича, мастера спорта, чемпиона СССР, произнесенная им в ответ на этот во­прос.

(Конюшня. Амуничник, где хранятся седла и сбруя. В стороне олимпийский чемпион Иван Кизимов чистит после езды стремена. Ветфельдшер готовит таинственную смесь для втираний лошадям.)

Фаворский. Лошадь должна быть талантлива. У нее должны быть душа, ум, сердце и другие природные дан­ные, необходимые в нашем деле. Диаграмма у Бориса была талантлива. Крохотный талантлив. У Лисицына Пентели и небольшой, лещеватый, а талантливый, про­сто талантливый! Порода? В спорте свое понятие о по­родности. Спорт не скачки. Скакуну нужна резвость и еще раз резвость, все остальное для скакуна в конце концов постольку поскольку... Но конь спортсмена дол­жен обладать такими свойствами, что они, кажется, даже взаимоисключают друг друга. И в спорте нужна рез­вость. А как же иначе можно наверстать упущенное при повалах? Но резвость — нервы, а с чрезмерными нервами на манеже делать нечего. На манеже и от коня и от всадника требуется расчет. Борис, можно сказать, всю жизнь ехал по маршруту: всегда в посыле! Он шел по улице и высчитывал темп прыжка до каждой лужицы впереди. Он даже во сне брал барьеры. Он знал, как ни­кто, когда нужно «снять» лошадь, поднять ее перед барьером на прыжок. Некоторые хорошо прыгают изда­лека и настильно, некоторые резко вздымаются вверх. К сожалению, во множестве случаев, когда падают барь­еры, виновата не лошадь, а всадник, который заставил ее прыгнуть не вовремя, без расчета. А Борис в этом расчете не знал себе равных...

(За дверьми, в конюшенном коридоре, раздается шум. Кажется, ругают кого-то. «Это Терентьич ребят отчиты­вает», — поясняет Фаворский, прерывая свой монолог. «Терентьич» — понятно, это Г. Т. Анастасьев, а что за «ребята»? Разве занимается олимпийский тренер с но­вичками? И ному же в таком случае говорит он: «Ездить надо уметь! Повод держать как следует и в седле си­деть!» Выглядываем на минуту за дверь: перед Терентьичем стоят... Петушкова и Калита. Что ж, век живи, век учись, и, достигнув мастерства, на уровне которого Алек­сандр Блок о себе сказал: «Мне надо перестать писать стихи, я слишком хорошо умею это делать», смирись и начинай все сначала.)

Фаворский. (Вернувшись на прежнее место.) Да, Бо­рис чувствовал лошадь, но и лошади «чувствовали» его. И Бриг понимал его, и Атлантида, но Диаграмма в осо­бенности. Она была, кстати, скаковой лошадью, но в скач­ках — середняк и даже бездарность. Скакала бесцветно. А на манеже нашла себя. Онабыла темпераментна в меру. У нее был природный «сбор» (гармония движе­ний), который в скачках был ей даже и не нужен, а в прыжке решал все. Действительно, трудно было уловить, кто же это из них двоих делает, когда они шли с Борисом на препятствие: одно, другое, третье, система и всякие там разноперые стенки, с любого положения, с любой ноги эта гнедая кобылешка взлетала, как мячик. Она была незлопамятна. Борис ее и так никогда не на­казывал. Но напряжения бывали страшные. А ведь из­вестно, как это бывает с лошадьми, в особенности с ко­былами: раз «отобьешь душу», переработаешь — и все! Но Диаграмма была отходчива. Она умела сама сберечь себя и распределить силы, но без лукавства, без отлыниванья. Открытая сердцем, откровенная по езде, да что говорить, талантлива была...