Жизнь читать Д. Урнов.ВСЕГДА В ПОСЫЛЕ(Борис Лилов) 166

Фигура движется сквозь толпу, приближается к двери, рука с хлыстом поднимается и стучит в доски. Там, с той стороны двери, должно быть, спрашивают: «Что нужно?» Потому что джентльмен отвечает, и отвечает голосом, который так согласуется и со звоном шпор, и со скрипом кожи: «Это я, откройте!»

И двери отворяются, выпуская на улицу клубы пара, в которых исчезает этот маг и волшебник, словно граф Калиостро, унесенный высшими силами.

Впрочем, воспоминаниям верить трудно. И фотографии плохо помогают. Они только, пожалуй, путаницу вносят, приводя нас в полное противоречие с собственной памятью: сохранила память одно, а фотографии показывают... Не­ужели этот худощавый молодой человек и есть тот самый немыслимый «граф Калиостро»? А этот, неужели этот мальчишка — Борис Лилов. Ведь эти есенинские вихры казались тогда чем-то вроде нимба над головой великого маэстро.

Но в одном совпадают и память и фото: время, то вре­мя! Это все лица 40-х годов, удивительно открытые и доверчивые. Такие лица у Талалихина или у Гастелло, у тех, кто шел тогда на подвиг. В глазах — ясность, а отсюда — решимость и мужество.

Теперь это уже история и, как всякое ушедшее, вос­станавливается с трудом. Показывают, например, в кино войну, двигают танками, устраивают сражения, произно­сят документами удостоверенные фразы, подбирают акте­ров, но того взгляда на вещи воспроизвести невозможно. И лишь когда в художественной ленте промелькнет вдруг хроникальный кадр,тогда сразу делается видно: вот оно, время!

Это просто по Гегелю, начала исторической диалекти­ки: каждый — «сын своего времени», время кладет печать, из-под которой ни один современник не выскользнет. «Здесь твой Родос, и только здесь!» — учил поэтому фи­лософ, вспоминая случай из древности, когда один хвастун, вернувшись в родной город, рассказывал, будто он пере­прыгнул через остров Родос. «А ты и здесь так прыгни, — отвечали ему, — вот тебе Родос...»

Конники наши осуществляли тогда этот диалектический принцип буквально. На лошадях, какими теперь, пожалуй, и начинающий не прельстится, брали они барье­ры высшего класса. На Диаграмме Лилов взял сто девяносто пять сантиметров, хотя высота самой Диаграммы

До холки не превышала и пятнадцати «ладоней» (мера лошадиного роста — «ладонь», десять сантиметров).

Конечно, рекорды со временем могут быть и побиты. Хотя надо сказать, в лошадином спортивном мире ре­корды почему-то гораздо более долговечны, чем в люд­ском. Достижения великого Крепыша оставались непре­взойденными по двадцать-тридцать лет, а один рекорд этой «лошади столетия» держался ровно полвека. Время американского резвача Грейхаунда, показанное в 30-е го­ды, было улучшено всего лишь на секунду только в конце 60-х годов. И это несмотря на усовершенствование беговых дорожек и безусловный прогресс в резвости.

Но дело не в рекордах, а в том, как прыгали. Это вечный спор среди конников: о сравнении знаменитостей былых и нынешних времен. «Вот поднять бы из могилы Крепыша, — рассуждают они, — да посадить бы на него и т. д. и т. п.». А кончается так: «Где бы вы, нынешние, в таком случае были?»