Жизнь читать Д. Урнов.ВСЕГДА В ПОСЫЛЕ(Борис Лилов) 172

По Филлису (патриарх манежа, автор «Основ выезд­ки и езды»),«tact equetsre»(«чувство лошади») за­ключается в инстинктивной тонкости ощущения всадни­ком каждого движения лошади во всей его полноте и вместе с тем во всех его оттенках. Лошадь чуть-чуть «сдала в челюсти», и рука всадника уже отзывается на это,лошадь едва заметно «свалила зад» (идет слегка бо­ком), а нога всадника уже выправляет ее. Всадник — в седле, он не видит всей лошади, что существенно для правильного и продуктивного хода работы задних ног. Так вот, «чувство лошади» состоит в том, чтобы ежемгновенно видеть перед собой лошадь по-гамлетовски — «очами души».

Как и всякое из чувств, «чувство лошади» таится в натуре человека и составляет его неотъемлемую принад­лежность, но уровень и запас этого «чувства» бывают различны — от одного лишь намека, незначительной, хотя и заметной способности, до истинного дарования. Иногда чувство это так велико, что оно определяет личность всадника целиком.

У Филлиса выстроена целая шкала достоинств, жела­тельных для человека в седле. Раньше всего проявляются смелость, хладнокровие. Затем постепенно приобретается «шлюсс», иначе говоря, прочная посадка. «Но до «чув­ства лошади», — писал эксперт, — еще далеко». О себе «волшебник выездки» говорил, что лишь на последнем этапе целой жизни, проведенной им в седле, он имел ос­нование считать, что у него есть развитое «чувство ло­шади».

Но это, действительно, уже не одно «чувство», а не­кая «философия» верховой езды, вырабатываемая с го­дами и опытом. Самое же это «чувство» проявляется как раз с первых тагов, когда новичок еще только прибли­жается к коню. Наметанный глаз тут же определит, останутся ли конь и всадник разобщены или же, напро­тив, найдут через «чувство лошади» общий язык. Даль­нейшее говорит само за себя. Все садятся в седло, но вот он сидит по-настоящему, как у себя дома, «как на стуле» (говорилФиллис), но это не значит, что он развалился на этом стуле, а значит лишь — с полней­шей естественностью. Все хватаются за поводья, но у этого — «лошадь в руке». У всех почему-то лошади на­чинают капризничать, а у него одного как шелк. И чем дальше, тем яснее становится — всадник! «Чувство» че­ловек имеет!

Брусилов приходил в манеж и у вахмистра спра­шивал:

• Есть всадники?

• Никак нет, — отвечает вахмистр, — пока что не­заметно!

А за ним целый полк, обученный не то что ездить верхом, а приемам высшей школы верховой езды. А под­линных «рук», а чутья все равно ни у одного нет! Но вот вдруг блеснут среди многих Андреев (мастер-самородок, называемый «первым русским наездником») или Лилов: по лошади видно и «столб финишный показывает» то же самое, и «порода сказывается»...

Теперь уж и спросить не у кого, почему Борис Ми­хайлович не мог или не считал нужным исправить себе посадку, почему вместо того, чтобы, как полагается, на прыжке «прогнуть» спину, выгибал ее. Собственно, ошибка элементарная. Про человека, который так делает, говорят, что он сидит в седле, «как кот на заборе». Глядя, однако, как прыгает со сгорбленной спиной Бо­рис Лилов, некоторые пробовали подражать ему. Но то, что получалось у Лилова, у других было в самом деле только ошибкой.