НОРДИЧЕСКИЕ ОЛИМПИЙЦЫ читать Глава 4ПРЕДЫСТОРИЯ БЕРЛИНСКОЙ ОЛИМПИАДЫ 38

На первый взгляд может показаться, что решение орга­низационных вопросов удавалось Теодору Левальду легко и без каких-либо усилий. Чтобы развеять это заблуждение, необходимо обратиться к одному эпизоду, который имеет значение не только для истории спорта. Как уже указыва­лось выше, весной 1933 года Левальд подвергался нападкам со стороны национал-социалистической партийной прессы. И речь шла отнюдь не о единичном случае, а о планомер­ной кампании, которая являлась отголоском антиеврейского бойкота, начатого в Германии 1 апреля 1933 года. Постепен­но бойкот перешел из сферы торговли в сферу управления и культуры. Не смогло избежать травли и руководство Немец­кого имперского комитета физической культуры. Карл Дим вспоминал в своих мемуарах: «Меня травили попеременното в “Народном обозревателе”, то в “Атаке” (“Ангрифф”). Мне ставилось в вину, что я был человеком, зависимым от заграницы». После того как выпады в курируемой Геббель­сом «Атаке» коснулись Теодора Левальда, тот решил ис­пользовать свое влияние. Он направил 3 апреля 1933 года в редакцию журнала возмущенное письмо. В нем сообщал, что всегда придерживался национального мировоззрения, а физическое воспитание всегда видел в привязке к несе­нию военной службы, что сближало его с Имперским мини­стерством по делам рейхсвера. Словно оправдываясь, Тео­дор Левальд заявлял: «Только благодаря мне и Карлу Диму стрельба из мелкокалиберной винтовки и марш-броски в полной выкладке сейчас считаются символами немецкого спорта и физкультуры».

Принимая во внимание, сколь много он сделал для не­мецкого спорта, что подтверждалось личной встречей с Гит­лером, Теодор Левальд решил обороняться, причем в агрес­сивном стиле. 3 апреля 1933 года он пожаловался Ламмерсу на нападки партийной прессы: «После того как при вашем любезном посредничестве была организована моя встреча с господином Гитлером, а также с господами имперским ми­нистром внутренних дел Фриком и с имперским министром пропаганды и народного просвещения Геббельсом, отно­шение ко мне этих ведущих партийных изданий, безуслов­но, смягчилось. Мне никогда не был присущ реакционный образ мышления. Я всегда придерживался лишь идеи, что моей задачей было содействие спорту с целью формирова­ния национального мышления, народной силы и боеготов­ности». Левальд отнюдь не стремился «реабилитироваться» в глазах новой правящей верхушки. Он открыто настаивал на том, что должен быть центральной фигурой при под­готовке Олимпийских игр 1936 года, а потому прибегал к весьма жестким аргументам. Теодор Левальд категорически отказывался рассматривать даже гипотетическую возмож­ность своего ухода из Немецкого Олимпийского комитета. Кроме этого он недвусмысленно предупреждал: «Междуна­родный олимпийский комитет не может навязывать [Герма­нии] никаких личностей».

С другой стороны, Левальд демонстрировал разительное простодушие. Например, по поводу некоторых обвинений он заявлял следующее: «По поводу упреков о моем семит­ском происхождении мне хотелось отметить следующее. Моя мать была дочерью главного суперинтенданта Детмольда (Липе). Дед же происходил из семьи вестфальских священников, чья родословная прослеживается вглубь на многие века. Мой отец был крещен еще в юношеском воз­расте». Подобная наивность показывает, что Левальд не со­всем четко себе представлял суть расовой теории национал- социализма.